Случилась эта история очень давно. Так давно, что даже дети героев истории уже ушли в лучший мир. В те времена даже в 40-градусную жару мужчины в Тель-Авиве ходили в костюмах (и это были вовсе не охранники членов правительства). В те времена в Тель-Авиве врач и продавец из обувного магазина выглядели одинаково, ну, разве что, у врачей иногда были кожаные саквояжи с блестящими инструментами. В те времена врачей в Тель-Авиве знали по именам. Всех – и хороших и не очень хороших. Ибо врачей было мало, а болезней – много. И врачи в те времена были не такие, как сегодня. Дружили между собой они не по профессиональной принадлежности и не по политическим взглядам, а дружили они «по родному языку». Вот и селились они так же – «русские» врачи рядом с «русскими», а «немецкие» – рядом с «немецкими». И больным так было проще – пришел к одному врачу, а по соседству и другой принимает. Гинеколог рядом с детским, стоматолог рядом с гастрологом. 
улица Бялик, Тель-Авив, 20-е годы 20-го века
«Немецкие» врачи в то время жили на улице Бялик. Было их там много, хоть больничную кассу организовывай. Так много их там было, что улицу Бялик в Тель-Авиве тех лет называли не иначе, как «Бялик штрассе». Степенные доктора в застегнутых костюмах вечерами прогуливались от Алленби до мэрии, держа под руку своих фрау. При встрече они слегка кланялись друг другу, касаясь двумя пальцами бортов своих шляп.
- Хороший вечер сегодня, герр Фовельмахер!
- Замечательный! Вовсе не так жарко, как вчера, герр Штекельмахер!
А через два шага фрау тихонько выговаривали своим геррам, что опять придется чистить шляпу, и что толку с ним здороваться, если своих клиентов он «не к нам посылает, а к этому… ну ты знаешь, что живет напротив!» Но на то они и фрау, чтобы быть недовольными. Особенно немецкие фрау. Как сказал какой-то шутник, или это какой-то мудрец сказал, так вот, как сказал какой-то шутник – чтобы понять, почему у немцев так много философов, достаточно посмотреть на немецких женщин. Ну, да наш рассказ вовсе не о женщинах. Хотя, куда мы без них?
Во время последних выборов мне (Борис Брестовицкий) довелось поработать на избирательном пункте. Должен вам сказать, что это весьма интересное занятие, и я бы с удовольствием занимался этим каждый день. Но, к счастью, выборы в нашей стране не каждый день. И все таки… Кроме интересной работы это еще и интересные знакомства. И если для юных дев я слишком стар, то для 80-летних – весьма интересен. И вот по результатам таких знакомств и последующих за ними бесед у меня получилась серия зарисовок о Тель-Авиве 30-40-х годов. И чтобы не нарушать линию повествований, я буду их рассказывать от первого лица. Перевод и некоторая литературная обработка – мои, истории – старожилов Тель-Авива, дай им Бог здоровья (некоторым из них уже так много лет, что желать им «до 120» просто издевательство).
Море? Разве это море? Вот тогда море – это было море! И медуз было меньше, и пакеты полиэтиленовые в нем не плавали. Тогда вообще пластика в нашей жизни было намного меньше, а в телах не было вообще. Все было настоящим. И женщины тоже. Да, море тогда было настоящим. И близким, ближе чем сейчас.
Не смейся… в 12 лет все близко, в 80 – все становится далеко. Кроме смерти. Мы бегали на море по нескольку раз в день. До уроков, после уроков, а иногда и вместо уроков. Мокрые штаны не считались позором – мокрые штаны это… море.
Павелевич, наш учитель в школе для мальчиков (на Ахад Ха-ам), ловя в коридоре очередного «мокроштанника», шутил:»Утонешь – без родителей в школу не приходи!» Море было иным. А по дороге назад, с моря, мы останавливались возле огромных горячих баков, под которыми гудел примус и слушали, как орали продавцы : »Горяяячаяя кукурузааа!» Иногда мы их передразнивали. И если получалось особенно смешно, нас угощали кукурузой. Ах, какое это было наслаждение – вонзить зубы в обжигающий початок, посыпанный крупной солью и морским песком. Нет, дома тоже была кукуруза. Но дома она была купленная, а тут – даром. Это вовсе не одно и тоже. Но чаще всего никакой кукурузы нам не давали. Постоим, понюхаем – запах-то точно был даром и дальше побежим.
С балкона дома 1 на улице Бялик было видно море. Я там никогда не был, но те, кто был – говорили, что точно было видно. В доме 1 было кафе «Рацки». Но разве тогда мне это было интересно? Мне куда интереснее было по соседству – в доме номер 5. В доме 5 по улице Бялик находилось кафе-мороженное «Бальзам». Почему «Бальзам»? Да потому, что семья Белзем жила в доме номер 5 на улице Бялик! (в силу особенностей языка иврит слова «бальзам» и «белзем» на этом языке пишутся одинаково — прим. автора). Семье Белзем принадлежал и пустырь, находившийся неподалеку. И в праздник Лаг Бе-Омер железные ворота на этом пустыре открывались еще засветло, чтобы вся детвора «Бялик штрассе» могла насладится ночными кострами. А к кострам выносили мороженное. Бесплатно.
Обычно впереди гордо вышагивал Ицик – «средний сын», как его дразнили соседские мальчишки. У Ицика Белзема было четыре сестры – две старшие, и две младшие. (Говорят, что когда он вырос, то стал артистом цирка, так его сестры «выдрессировали»). В этот день он был самой важной персоной. Он заранее строил из камней пьедестал, на который его шурин ставил канистру с мороженным. И в свете костров, пылавших на пустыре, Ицик выстраивал детвору в очередь и внимательно наблюдал, чтобы досталось всем и чтобы никто не попытался даже пристроится второй раз. Мороженное тогда тоже было другое.
Нет, сейчас я не ем мороженное – зубы болят. Но я его чувствую, это ваше пластмассовое мороженное. А тогда это было что-то… Что? Я опять отвлекся? Не, мотек, если ты хочешь дожить до конца истории, ты сам должен меня тормозить. А то я могу долго говорить. Так вот, в тот раз детей было много. И когда шурин Ицика уже выскребывал дно канистры, на пустырь забежали еще двое. Дочка этого врача из 13-го дома, ну того, что всем мальчишкам вывихи вправлял и переломы лечил (ортопед Фовельмахер – прим. Автора), и ее сосед – сын Штекельмахера. Подбегают они к канистре, а там мороженного – на один рожок. Ицик Белзем, «мененджер мороженого» (менаэль глида) попросил шурина разделить мороженное на двоих. Но пока они рассуждали на важные темы, дочка Фовельмахера выхватила мороженное из рук мужчины и, взмахнув роскошными бантами, спокойно зашагала прочь.
Михаель, сын Штекельмахера, был оскорблен. Еще бы – девчонка его победила. И, не смотря на заверения Ицика, что дома еще есть мороженное, он догнал нахалку, и… зачерпнув горсть песка, посыпал им ее мороженное. Ох, что тут началось! Девчонка эта, не помню как ее звали, взревела так, что соседи повыскакивали в окна. Наверно, подумали, что война. На крик и родители прибежали. Сначала отцы. «Вас ис дас, вас ис дас?» Но, узнав в чем дело, посмеялись доктора, пожали друг другу руки, с праздником поздравили и собрались, было, разойтись.
Да не тут-то было. В ход пошли крупные калибры, мамы. У девчонки той мама тоже была доктором. Детей лечила. Такая тонкая вся, волосы серебряные, лентой перевязаны. Говорила всегда шепотом. У нее и взгляд такой был, «шепотом». А вот у Михаэля мама была домохозяйкой, весь день у окна кухни крутилась. И говорила громко, по-деревенски. Когда она Миху ругала, в кафе (кафе «Рецки», в доме 1 на улице Бялик, прим. автора) посетители на улицу выходили, чтобы узнать – «вас ис дас»? Встали дамочки эти у железных ворот, и как паровоз на подъеме – давай друг на друга шипеть, да все громче и громче. Мужчины это дело под контроль брать не стали и спокойно домой пошли, только по разным тротуарам. За ними и Михаель с той девчонкой поплелся… И только фрау эти друг на друга кричали, заглушая треск костров.
Я не знаю, чем там у них это все закончилось. Но через несколько дней вся «Бялик штрассе» говорила о том, что доктор Фовельмахер поссорился с доктором Штекельмахером. Сильно поссорился. Так сильно, что даже при встрече пальцы к шляпе перестал прикладывать. А Михаелю было все равно… Он с этой девчонкой, ну как же ее звали…. Не помню. Так он с этой девчонкой вместе на море ходил.
Вот такие у нас случались истории. Давно это было. Море тогда еще было ближе…
я живу в Тель-Авиве 