День первый прошел.  Прошел в разговорах о яйцах и холодильниках. А еще на моей старой гитаре порвалась струна.

Утром мы с Алисой пытались сделать ризотто. Но Алиса обо мне слишком хорошего мнения. И кушать пришлось гренки.   А для гренок нужны были яйца.   Ну, дальше вы уже знаете. Потом хотел продолжить мелкий ремонт книжных полок и тут на старой гитаре лопнула струна. Жалобно так, со стоном. Это было очень грустно. Настолько грустно, что я сел в свое старое кресло, пожалеть себя и гитару.

И тут зазвонил телефон! Номер начинался на 077-…. И это насторожило.

— меня зовут Орли и я звоню из Мифаль Ха-Пайс, — выпалила девушка на иврите на одном дыхании. И на этих словах я отключил телефон.  Через пару минут «Орли» позвонила снова. «Я ничего не собираюсь покупать!» — сходу «врезал» я ей. Но надо отдать должное Орли, она спокойно на это отреагировала, и, дождавшись пока я замолчу, парировала:

— Это ты раньше ничего не покупал. А теперь ты сможешь – ты выиграл у «Мифаль Ха-Пайс», — на этих словах Орли сделала драматическую паузу.

А я задумался. На моей старой гитаре уже лопнула струна. Ризотто не получилось. Что плохого должно произойти со мной еще сегодня?

— 11 шекелей? – спросил я. Такие выигрыши у меня уже бывали.

— что-то ты грустный какой-то, — верещала Орли.

— у моей гитары порвалась струна, — уж не знаю зачем, но я посвятил ее в свою неприятность.

— теперь купишь новую гитару! – жизнеутверждающе сказала Орли.

— а ты точно из «Мифаль Ха-Пайс? Обычно у вас о выигрышах Ариела сообщает.

— ты отстал – Ариела у нас больше не работает, — разговор становился все более и более интересным. – тебе не интересно, сколько ты выиграл?

— ну раз ты позвонила, и раз ты из «Мифаль Ха-пайс», то обязательно скажешь!

— неужели тебе не любопытно? – не унималась Орли.

— все, что могло случиться – уже случилось! – ответил я

— ты все еще про гитару?

— ну, гитара в порядке, а вот струна порвалась. Да и еще неприятности случились.  Не хочу рассказывать. – на этих моих словах Орли начала хохотать в полный голос, и, как мне показалось, к ней присоединились еще люди.

— ты выиграл тысячу шекелей, — она уже захлебывалась от смеха, — но если бы это было в моей власти – я бы тебе еще одну добавила, за то, что ты нас развеселил. Иди, проверяй свой счет!

На этих словах у Орли послышался какой-то грохот и связь прервалась.

Я проверил счет – действительно, одна тысяча шекелей от «Мифаль Ха-Пайс».

А струна на старой гитаре все-таки лопнула.

В эту небывалую жару Тель-Авив тоже меняется. Желто-серое небо, сквозь которое с трудом пробиваются лучи палящего солнца. Ни облачка, ни малейшего дуновения ветра. Море зеленым стеклом сверкает, словно продолжение тель-авивских небоскребов.
Ни дуновения… Воздух настолько влажен и плотен, что кажется, что его можно резать ломтиками и как голубое сало класть на хлеб.
Звуки в этом плотном воздухе окутываются ватой. Колокол на яффской церкви звенит глухо, испуганно. Упавшая монетка катится настолько беззвучно, словно боится, что ее услышат и найдут. А если найдут, то обязательно потратят на покупку воды. Эти запотевшие бутылки стали гербом Тель-Авива, а может и всей страны.
Воду предлагают везде. В киосках, в магазинах, в такси. В любимом кафе меня спрашивают — неужели кофе или, все-таки, воду.
От количества выпитой и переработанной человеками воды поднимается уровень моря.
Море. В эту жару и ему лень гонять стада своих барашков. И оно просто лениво лижет песок пляжей и тела туристов.
От жары и лени даже спасатели не орут, как обычно, а говорят приглушенно тихо и громкоговорители разносят их эротичные придыхания по пляжу.
Ни дуновения…
А ведь это еще не конец. Самый ад нам обещают в воскресенье. Вот уж воистину, кто переживет это воскресенье, может считать себя воскресшим.
А я… Я пью горячий кофе и запиваю его теплой газировкой. Я люблю жару, как это ни странно. И люблю Тель-Авив даже в такую жару.
Ни дуновения…

Выборы, выборы, кандидаты… (с)

В далеком 1980-м году меня призвали в Советскую Армию.  Я мог бы написать – я пошел в Армию, но это было бы не честно. Я не пошел, меня забрали. 

Идти в стройбат инженером, как мне предлагали, я отказался, и, волею судьбы, попал в «учебку» — отдельную сержантскую школу разведывательно-диверсионных войск Прикарпатского военного округа, расположенную в Садгоре – пригороде города Черновцы (или Черновицы), да простят меня знатоки.

О всех перипетиях начала службы я расскажу как-нибудь в другой раз, а сейчас, за сутки до дня «В», именно об этом и хочу рассказать.  

Служба в «учебке» имеет свои плюсы и минусы.  Плюс – там не бывает дедовщины.  Все призываются в один «сезон» и служат вместе до окончания срока обучения. После окончания и получения сержантских погон, все отправляются в войска, для прохождения дальнейшей службы, а в «учебку» набирают новых солдат.

Минус – служить там не просто. Готовят там «младших командиров». То есть нагрузка очень высока, командиры зверствуют, а сержанты, которые проводят с солдатами по 24 часа в сутки, не дают ни секунды передышки. Но и это все отдельная история.

Я призвался в начале мая 1980-го года.  На Параде Победы я шагал в военной форме.  И в конце мая произошло событие, которое я помню до сих пор. 

Наша учебка была батальоном, то есть четыре учебные роты, по три взвода, в каждом – по три отделения по 10 человек. С сержантами-инструкторами нас было около 380 человек. Незадолго до моего призыва в батальон прислали нового «комиссара» – заместителя командира батальона по политической части, в простонародье – «политрук» или «полЛИТРук».  Молодой капитан, которого, как у нас говорили, сослали к нам из Киева за какую-то провинность. И он решил устроить у нас образцово-показательную комсомольскую часть. А в то время комсомольцами, конечно, были многие, но не все. Были у нас солдаты из Средней Азии, Кавказа, Закарпатья, Крайнего Севера, которые с трудом говорили по-русски и от комсомола были также далеки, как я от пингвинов Антарктиды. Комиссар решил, что 100 процентов состава должны быть комсомольцами. А для этого нужно было избрать «ячейку». То есть, каждый взвод должен выбрать комсорга, из этих комсоргов, коих будет 12, будет избран комсорг батальона.

И вот начинается «предвыборная компания».  На собрании взвода, куда все мы пошли с огромным удовольствием (это лучше бегать по полосе препятствий) командир в звании старшего лейтенанта, объяснил нам, как будут проходить выборы.

— значит так, щенки, мать вашу….  Выборы будут свободны – у нас свободная страна социализма. Выбирать можно всех. Я сейчас расскажу, кого нельзя. Нельзя Брестовицкого – он еврей.   Нельзя Мухаммедова и Саидова – они не говорят по-русски.  Перебейгора и Мунтян тоже не могут быть – у них были залеты (один напился в карауле, второй убегал в самоволку). Короче, все вы – бестолковое быдло, поэтому я говорю вам – выбирайте сержантов.  У нас три сержанта, и я предлагаю выбрать командира второго отделения сержанта Герасимова – он служит уже полтора года, знает все и всех. Все ваши «нычки» (места, куда солдаты прячут вещи, запрещенные к использованию в армии, алкоголь, карты и тд) он знает, кто как дышит – знает.  Так что вы можете выбрать кого угодно, но я свое слово сказал.

Выборы проходили забавно….  Каждый писал имя «кандидата» на клочке бумаги, и отдавал этот клочок командиру роты. Командир проверял, что там написано, и записывал это в протокол.

Я служил во втором отделении. Поэтому против Герасимова проголосовать не мог, иначе я бы до конца службы не вылез из нарядов. И я написал на бумажке имя… командира взвода.  Мы понимали, что офицеров нельзя, но ведь это никто не сказал.

Когда я отдал свою бумажку офицеру, он, прочитав свою фамилию, был приятно удивлен, и, улыбнувшись, показал глазами на дверь – свободен!

Вот так проходили эти выборы. Выбирали того, кто лучше знает «нычки»!

ПС:  Никаких выводов из моего рассказа делать не надо! То, что я публикую его за день до выборов – не более чем забавное совпадение.

Злачные места Тель-Авива. Пот прекрасных гурий

Стомиильоновтысяч лет назад, когда я приехал в Израиль, жизнь тут был намного скучнее, чем сейчас.

Выбор пива в магазинах был не чета нынешнему. Два местных сорта – «Макабби» и «Голдстар», ах да – еще мерзость, которую тоже называют пивом – «Нешер»… породия на квас. Если везло, можно было купить иностранное пиво – американский «Миллер» с золотым орлом, который и сегодня остается моим любимым из светлых. Иногда попадался «Карлсберг». Если вдруг попадался американский «Бад» («Бадвайзер» – его тогда можно было купить у арабов) – это был праздник. Вот, пожалуй, и все. Нет, я не жалуюсь. Так было.

С водкой дело обстояло иначе. На полках в магазинах стояла «Стопка» , но любимым напитком алии* 90-х была водка «Голд». Вы даже не представляете себе, насколько это водка открывала взгляд в будущее – на ее этикетке был нарисован двуглавый орел.

По праздникам пили «Абсолют» и «Финляндию». В народе ходили слухи-секреты, как отличить водку настоящую от той, что разливали в Бат-Яме. Рассказывали, что на настоящем «Абсолюте» медальон Ларса Смита стеклянный, а на поддельной – приклеенный. Поэтому у каждого дома имелась бутылка «Абсолюта» из магазина «Дьюти Фри» (наивные мы были, думали, что в Дьюти Фри не может быть поддельной водки). Именно ее ставили на стол первой во время семейных торжеств. Особым шиком считалось на глазах у гостей содрать с бутылки наклейки «летающего магазина». А потом можно было поставить уже и «местную», благо на второй бутылке бдительность гостей уже было притуплена холодцом и салатом «Оливье».

Середина 90-х запомнилась атакой «галлонов». В продаже появились «Маккормик» и «Белый орел» в пластиковых бутылях размером в два с половиной литра. Какая же это была гадость.. Зато одновременно появляются «Русский стандарт» и «Бриллиант». Тут уже можно было говорить о элитной водке. И тогда же в барах и пабах начинается агрессивная рекламная компания «Столи» — Столичной водки. Той самой, знакомой нам еще со старшего школьного возраста.

А чтобы мы, новые репатрианты, не отрывались от земли и помнили, кто мы и откуда, в магазинах появляется водка «Александроф». В народе ее называли «тещин друг». Многие зятья, попробовав эту водку, зарекались пиль вообще. Или переходили на кефир. Я, как сейчас помню, когда в гостях у наших друзей мы выпили все, что можно было выпить…   ну совсем все. И тогда хозяин вспомнил, что на в ящике на балконе у него валяется невесть кем подаренная литровая бутылка «Александоф». На балконе! Летом!!! Когда бутылку помыли от пыли, увидели что в ней что-то плавает. Детальное рассмотрение (в глазах слегка двоилось) позволило убедиться, что плавает именно что-то, а не кто-то. Водку по стаканам наливали медленно….   Но чтобы отказаться? Ни-за-что!   Вот так мы тогда и жили, когда были на четверть века моложе.

И все-таки, главным напитком Израиля была не водка! И даже не пиво! «Королем» пабов и баров был арак. Анисовая водка.

Лобзать уста младых Армид,

иль розы пламенных ланит,

иль перси, полные томленьем.

А. С. Пушкин

Причем тут Пушкин ? «Капельки пота, стекающие с персей восхитительных гурий» — так называют арак арабы. Слово «арак» переводится с арабского именно как «пот».

Именно «пот гурий» и является главным израильским напитком. Легко пьющийся в жару, этот напиток не имеет никаких стандартов – ни по крепости, ни по чистоте, может быть и очень дешевым и очень эксклюзивным. Его пьют взрослые, его наливают детям и больным. Приятный запах анисового масла позволяет «забить» тяжелые запахи только что съеденных шашлыков и др, не почти не оставляет тяжелого сивушного послевкусия, как дешевая водка.

В середине 90-х арак наливался повсеместно. Но были, конечно, и особые заведения. Вы себе не можете представить, какая атмосфера могла царить в пабе ашекназов, в котором наливали арак и играли блюз.

Легендарный паб «Барби» на улице Алленби… Зажатый между двух фотомагазинов, рядом с морем. Туда приходили журналисты, ожидающие пока в лаборатории проявят их пленки. Туда приходили полицейские, в надежде услышать от журналистов что-то, что может им помочь в расследовании. Туда приходили мелкие преступники, в надежде подружиться с полицейскими и получить их защиту в обмен на информацию. Туда приходили проститутки, в надежде подружиться с преступниками и получить их защиту. В обмен на определенные услуги, разумеется.

«Барби» — это сокращение от «Абарбанель», говорили в то время. (Абарбанель – название старейшей и самой большой психиатрической клиники в Израиле).

В «Барби» наливали арак. Но какой! Из Ливана контрабандой привозили лучший левантийский арак «Аль Захлауи». О, это божественный напиток. Молочного цвета, по густоте он напоминал сильно замороженную водку. «Аль Захлауи» пили медленно, глотками, как выдержанный коньяк. Высшим шиком считалось умение пить по-кошачьи – когда стаканчик с араком, подносимый ко рту, останавливался в сантиметре-двух, и льющаяся жидкость подхватывалась языком. В точностью так, как пьют кошки. Знатоки говорили, что этот арак делают не из пота гурий, а из их молока.

В далеком 92-м году бутылка настоящего ливанского «Аль Захлауи», привезенная израильским солдатом в его необъятном китбеке (рюкзаке) продавалась за сто шекелей. И это было много.

Для тех, кто не мог позволить, «Барби» предлагал «Элит». Это был напиток израильского производства, довольно неплохой, но, на мой взгляд, в его вкусе не хватало некоторой ориентальности, восточности. Кроме того, среди арабов пить «Элит» считалось моветоном. Арабы, стесненные в средствах, пили «Эмир». О, этот напиток точно делали не из молока гурий. На бутылке было написано, что его крепость составляла 55 градусов, но я уверен, что там было больше. В те давние годы его привозили из Тулькарема (арабский город к востоку от Натании. Обычно оттуда же привозили и поддельную водку.) Но, так как секретов на этом производстве не было, «Эмир» стали производить где угодно, даже в домашних условиях. Я лично знал одного бармена, у которого в подсобке стоял дистилляционный аппарат, который «гнал» арак. А несколько опустившихся пьяниц собирали бутылки по всем помойкам и мыли их тут же, на кухне его бара, получая в награду полные бутылки. Как признался мне тот бармен, самым сложным было подбирать бутылки по высоте. Так как приносили ему разные бутылки, то приходилось ставить на полки бутылки одной высоты. А этикетки печатали в типографии по соседству.

Восточные евреи (те, кого мы называем «марокканцы», вкладывая в это слово отрицательный контекст) предпочитали арак «Алуф». И им было невдомек, что этот арак делали два румынских еврея в Яффо. Их магазин с громкой вывеской «Мурфатлар» встречал всех, въезжающих в Яффо со стороны Тель-Авива.

Ах, какой это был магазин. А какой у них был погреб… Но это уже совсем другое «злачное» место и совсем другая история.