Во дворе моей первой школы (я учился в трех) росла шелковица. Вот прямо во дворе школы. Хочешь – бери и кушай. А вдоль всей улицы Пушкина, по которой я шел в школу, росли грецкие орехи. И нормальные школьники умели кидать палки не хуже австралийских метателей бумерангов, сбивая орехи. Особенно ценились молодые, еще молочные орехи, от который руки и губы покрывались несмываемым «загаром». Рядом со школой было облицованное гранитом здание, возле которого палки кидать было нельзя – горком партии. И там орехи падали сами. Упавшие орехи поднимать было «западло», то есть стыдно.
А в квартале от школы был парк имени Горького. И в дальнем углу парка, возле проржавевших насквозь качелей, росли груши. Поэтому осенью путь из школы домой соответствовал учению великого Ленина – шаг вперед и два шага назад.
Но когда груш не было, путь из школы лежал мимо кинотеатра имени того же Горького. А на задворках кинотеатра был голубой деревянный павильон, в котором продавали мороженное в гнутых и царапанных алюминиевых вазочках и пончики, посыпанные сахарной пудрой. И если сэкономить деньги, которые родители давали на завтраки, то раз в три-четыре дня можно было позволить себе мороженное или два пончика. С двух пончиков оставалось еще 3 копейки на стакан газировки с сиропом в красном автомате. Помня настоятельные увещевания мамы, что из стаканов на улице пить нельзя, я мыл стакан два раза. Фонтанчик в красном автомате был для меня почти чудом света. И даже пьяницы, распивающие разливное вино тут же, возле автомата, спокойно дожидались, пока рыжий пацан допьет свою газировку и лишь потом брали стакан, быстро пускали его по кругу, и снова возвращали в автомат, предварительно помыв его.
У кинотеатра росли каштаны. Почему-то молдавские каштаны никто не кушал. Так и валялись эти зеленые ежики под деревьями, пока мальчишки не собирали из, чтобы подложить девчонкам на скамьи парты. Но я не об этом. Я о стакане. У молдавских пьяниц была какая-то врожденная воспитанность. А еще в качестве дополнения к воспитанности, грозой местных пьяниц был участковый Баграмов. Худенький невысокий татарин, сын которого, Рафик, учился в одном классе с моей женой.
Я даже помню, как участковый заходил к моей бабушке и говорил ей:» мадам Вайнруб, если Вы не будете пороть Борьку, он вырастет хулиганом!» А бабушка возражала ему, уже не помню какими именно словами. Но я помню, что, когда невысокий Баграмов заходил в дом к бабушке, он кланялся ей у самых дверей и снимал фуражку. Это было удивительно и странно.
Вырасти хулиганом я не боялся – я боялся не вырасти. Где-то до 12-13 лет, я был самый маленький в классе. Мой младший брат, который на пять с половиной лет меня младше, когда пошел в первый класс, был со мной одного роста. Так что вы меня не поймете, что значит – быть самым маленьким в классе. И в смысле роста, и в смысле возраста. При этом, опять же спасибо бабушке, я умел читать и считать еще до первого класса. Поэтому из старшей группы детского сада меня «сдали» в первый класс, минуя подготовительную. А в школе мне было скучно. Одноклассники учились мыть рамы вместе с мамой, а я уже был далеко от них, читая какие-то детские сказки, о приключениях Незнайки на Луне.
Но на уроках читать было нельзя. Вот сейчас я понимаю, насколько это было глупо – запрещать читать на уроках в первом классе. Поэтому я, вечно сидевший на последнем ряду, тихо сползал под парту, на пол, и играл в солдатиков, стараясь не мешать одноклассникам. И вот как-то моя учительница, не помню имени и так ей и надо, пошла к директрисе с жалобой на меня. Вызвали родителей, вызвали меня и устроили разбор полетов. Я даже помню этот разговор. Директор школы, ветеран войны, сидела за своим столом на высоком стуле (или мне так казалось в силу невысокого роста), в пиджаке с орденскими планками. И родители мои, вжав головы в плечи, выслушивали жалобы учительницы о том, что я не учусь, что только играюсь с солдатиками на полу под партой и тд и тп. И учительница эта, в конце концов, сказала – он еще маленький для школы и надо вернуть его в детский сад.
Но там, на том судилище, сидела и учительница другого первого класса. Екатерина Ивановна, да будет благословенна ее память. И неожиданно для всех, она взяла с книжной полки в кабинете директора какую-то книгу и попросила меня прочесть. Я прочел. Потом она задала мне какие-то вопросы по арифметике – ну, вы помните – у Вани три яблока, и из трубы вытекает что-то…. И после этого импровизированного экзамена, она сказала директрисе, что забирает меня в свой класс. Так и случилось.
Я потом учился еще в двух школах. Но букет цветов на день учителя я относил Екатерине Ивановне, которая жила на улице Ленина, над книжным магазином даже после армии.
На улице Ленина тоже росла шелковица. А во дворе бабушкиного дома рос виноград, и был шикарный малинник. Малина очень колючая и там всегда роились пчелы. Но малина с бабушкиных кустов с миллион раз вкуснее малины из магазина. А за малинником жила тетя Таня. Пожилая еврейка, у которой не было детей, но был муж, и его звали Степан. Видимо, отставной военный, потому что я помню, что он все время ходил в армейских сапогах. Периодически (часто) Степан напивался и начинал гонять тетю Таню. Она прибегала в дом моей бабушки, и бабушка мощной грудью выходила вперед и всегда ей удавалось успокоить буйного Степана. А на следующий день он приходил и просил прощения. Я помню, как он говорил: «мадам Вайнруб, может я дров наколю, пока Туня (так звали моего папу ( ז״ל с работы придет. Дров он, конечно, не рубил, но к бабушке относился с огромным уважением.
На улице Кирова, где мы тогда жили в доме бабушки, тоже росли грецкие орехи. Но возле дома были не такие вкусные, как орехи возле горкома партии. Поэтому мы их и не рвали, оставляя мамам и бабушкам, которые делали из них варенье. Ох, это варенье из молочных грецких орехов, сказочный забытый вкус. Когда я был в Грузии, я увидел в магазине баночку такого варенья. Долго вертел ее в руках, но так и не купил. Вкус детства должен оставаться в детстве.
У нас был большой двор. У ворот жила семья…. Не помню их фамилию, но «бройтгибера» (глава семьи, идиш) звали Аркадий. Его дети были взрослыми, и для меня интереса не представляли. Потом стоял «наш» дом. Потом была колонка. Водопровода не было. Воду набирали из этой самой колонки. От колонки, через малинник шла тропинка, которая упиралась в туалет. Да, туалет был на улице. За туалетом был небольшой сад, где росли абрикосы и вишни. А за садом был забор, за которым жила моя будущая жена, с которой мы даже ходили в один детский сад…
А с другой стороны малинника, рядом с домом тети Тани и Степана, жила еще одна еврейская семья. Я помню фамилию, но не в ней дело. В этой семье была девочка, Белла. Она была на год старше, но с ней и с ее подружками мы впервые играли в «доктора». Ну вы меня понимаете. И возле дома Беллы росла белая черешня. И ради этой черешни, каждая из которых была размером с небольшую сливу, я готов был терпеть все то, что эти несносные девчонки творили. В мои 9-10 лет меня анатомия девочек еще не интересовала. Черешня была интереснее.
Потом, когда мне было 10 лет, мы переехали. Мы стали жить в пятиэтажке, и я пошел в другую школу. Дома были новые, школа была новая, и жизнь стала новой.
Возле новых домов уже ничего не росло. Там были детские площадки, беседки, где мы вечерами сидели, пугая друг друга рассказами про «черного человека черной ночью» даже не подозревая, насколько мы не толерантны. Именно там я вдруг понял, что несмотря на маленький рост, я могу привлекать к себе внимание. Через год-два, я стал лучше разбираться в женщинах (хотя до сих пор учусь), в деревьях, в вине, и в жизни (хотя до сих пор учусь).
И когда мы стали высаживать первые деревья возле своего нового дома, я понял еще одну истину. Когда ты садишь дерево – ты становишься хозяином.
Где-то там, в далеком молдавском городе Бендеры, наверно до сих пор растут деревья, которые посадил невысокий (тогда еще) рыжий еврейский мальчик. И чтобы мне не говорили, я все равно буду чувствовать себя хозяином этого небольшого кусочка своего города.
«С чего бы эти воспоминания?» — может кто-то удивиться. Через неделю, 12-го сентября я и моя семья будем отмечать 30 лет со дня приезда в Израиль. Учитывая, что мне скоро 59 лет, значит большая часть жизни прошла тут, в Израиле. И я еще расскажу о разных деревьях в моей жизни. Считайте, что это первая часть.
я живу в Тель-Авиве 