В эту небывалую жару Тель-Авив тоже меняется. Желто-серое небо, сквозь которое с трудом пробиваются лучи палящего солнца. Ни облачка, ни малейшего дуновения ветра. Море зеленым стеклом сверкает, словно продолжение тель-авивских небоскребов.
Ни дуновения… Воздух настолько влажен и плотен, что кажется, что его можно резать ломтиками и как голубое сало класть на хлеб.
Звуки в этом плотном воздухе окутываются ватой. Колокол на яффской церкви звенит глухо, испуганно. Упавшая монетка катится настолько беззвучно, словно боится, что ее услышат и найдут. А если найдут, то обязательно потратят на покупку воды. Эти запотевшие бутылки стали гербом Тель-Авива, а может и всей страны.
Воду предлагают везде. В киосках, в магазинах, в такси. В любимом кафе меня спрашивают — неужели кофе или, все-таки, воду.
От количества выпитой и переработанной человеками воды поднимается уровень моря.
Море. В эту жару и ему лень гонять стада своих барашков. И оно просто лениво лижет песок пляжей и тела туристов.
От жары и лени даже спасатели не орут, как обычно, а говорят приглушенно тихо и громкоговорители разносят их эротичные придыхания по пляжу.
Ни дуновения…
А ведь это еще не конец. Самый ад нам обещают в воскресенье. Вот уж воистину, кто переживет это воскресенье, может считать себя воскресшим.
А я… Я пью горячий кофе и запиваю его теплой газировкой. Я люблю жару, как это ни странно. И люблю Тель-Авив даже в такую жару.
Ни дуновения…