Дядя Миша был фотографом. Вполне обычным уличным фотографом — знаете, из тех, кто снимал на улицах и давал билетик с адресом мастерской. Я видел его снимки, и при всем моем глубочайшем к нему уважении, они были обычными. Не шедевры фотографии.

Необычным был сам дядя Миша, необычным, как артист, а не как фотограф. Он ходил по улицам города и снимал людей. Причем «снимал» и в прямом и в переносном смысле этого слова.

— Мадам, отойдите на шаг в сторону от Вашей дочери – две такие красавицы своей красотой слепят мой аппарат. Что? Это Ваша внучка? Мадам, Вы обманываете старика. (И вовсе не важно, что «старику» на вид лет на тридцать меньше, чем самой мадам).

И мадам, расплываясь в томной улыбке, позирует, словно заправская фотомодель, годами не сходящая с помоста.

— Сладкая моя, подожди секундочку в тени. Мой фотоаппарат конечно железный, но и он взволнован, глядя на тебя. И «солнце» терпеливо ждет, а дядя Миша украдкой ее снимает.

— Милая, с такими «поплавками» для тебя любое море – Мертвое! – дядя Миша «цепляет» очередную блондинку с невероятным бюстом, — давай я сделаю тебе пару красивых снимков? И при этом объектив его фотоаппарата неожиданно опускается вниз, на асфальт. Я спрашиваю его:» дядя Миша, ты что снимал на земле, пока она вертелась?»

— Эх, пацан… да что я таких не видел? Но зато какая красивая тень от ее «поплавков»….

Как я жалею, что не записывал за ним все шуточки и приколы, на которые он был так неиссякаем.

В этом и был дядя Миша. Он мог уговорить сниматься любого. Он переубедить любого. За три минуты он внушал девушкам, что они самые красивые из всех тех, кого он встречал до сих пор (добавляя шепотом в мою сторону – за последние 5 минут). Но девушки его шепота не слышали, их слух блокировался словами «самая красивая». Он прекрасно находил общий язык с детьми, мог за пару секунд из обрывков газет и пустой баночки от Кока Колы (тогда их еще можно было легко найти на улицах города) соорудить игрушку, которая отвлекала внимание малыша, успокаивала плачущего, позволяя ему спокойно делать свою работу.

У него не было своей мастерской. Он говорил, что не может сидеть в темной комнате часами, проявляя снимки. Этим занимался кто-то другой… А дядя Миша «снимал», охотился.

— Эй, Абраша, старый развратник, ты опять начистил свои туфли до зеркального блеска? – кричал он «уличному адвокату», сидящему возле кинотеатра «Алленби», и оба смеялись только им понятной шутке. И довольный Абраша посылал к дяде Мише клиентов, желающих сделать срочный снимок на документ. В студию? Позвольте, какая студия? Прямо на улице! На стену дома или на дерево цеплялась видавшая виды простыня, на которой белыми были только пятна от химических растворов и здесь же делались снимки. После этого дядя Миша исчезал в какой-то подворотне со словами:» …чик-чак, полчаса…» И через час выходил с готовыми снимками и стаканом холодной воды для клиента. Так «делали бизнес» на Алленби.

В начале 90-х старого фотографа узнавали все. Иногда, увлекшись работой, он мог послать меня в фотомагазин за пленкой. Он отрывал от газеты полосу бумаги (там, где нет текста) и писал на ней цифры – сколько и какой пленки. Никаких слов, никаких подписей. Я заходил с этой бумажкой в магазин, молча отдавал ее продавцу и мне вручали пакет с пленкой. Все!!! Никаких обязательств, обещаний, квитанций.

— Дядя Миша, а если я сам напишу такую бумажку – дадут мне пленку?

— без денег? Не дадут!

— так почему тебе дают?

— потому, что я знаю, кого обманывать можно, а кого – нельзя!

«Меня в этом городе все знают! Поэтому я должен «держать марку»».

Его действительно знали все….

И знаете, что самое странное? После смерти дяди Миши с улиц города очень быстро исчезли все его друзья. Когда я это осознал, у меня закралось такое ощущение, что дядя Миша их всех связывал каким-то загадочным образом. Тель-Авив и дядя Миша – вот что их связывало.

А может… может быть… ну ведь может такое быть? Может… дядя Миша и был Тель-Авивом?

И после того, как он ушел… ушел и «тот» Тель-Авив!